Мария Эриковна Пырьева:

"Я в первый раз увидела Лёшу и просто задохнулась от восторга..."

    Я работала на киностудии Горького помощником режиссёра, потом ассистентом по актёрам. Какое-то время работала на «Ералаше» у Грачевского. Я пришла туда на замену другой девочки, которая уходила в декрет. И как-то мы с ней вместе ехали на съёмку, и она мне говорит: «Тут такой парень есть замечательный, я его нашла в ДК ЗИЛ, сейчас ты его увидишь». А снимался сюжет, где он там что-то в парикмахерской должен был делать.

    И я в первый раз увидела Лёшу.   

"Ералаш", вып. 37

    Я просто вообще задохнулась от восторга, потому что он был совершенно раскованный, не зажат, он понимал всё, что нужно делать. Он был, конечно, очень талантливый мальчик. И поскольку он занимался вот в этой студии театральной, у него не было никакого зажима. Ну вот такой вот ребёнок ясноглазый, весёлый такой был парень. Мне самой тогда было 22 года, а Лёшке было, наверное, лет 12.

    Потом он у нас снимался ещё в нескольких сюжетах, мы несколько раз встречались. А потом я ушла в большую картину к Арсенову.

    И так получилось, что никак не могли найти мальчика на главную роль. В последний буквально день перед началом съёмок просмотрев очередную ораву мальчиков, Арсенов сидит и говорит: «Нет у нас героя». А я ему и говорю: «Давайте Алёшу Фомкина посмотрим. Он прекрасно тут вписывается и по возрасту, и по всему.»

    Он говорит: «Я не знаю, кто это.»

    "Ералаш", вып. 36А на следующий день уже должны были съёмки начаться, и я просто тут же пошла в монтажную, взяла ролик вот тот, где он продаёт свою контрольную работу, заказала маленький зал и показала ему этот сюжет. Арсенов посмотрел и сказал: «Всё, я вот этого парня утверждаю, ты можешь его сейчас вызвать?» Я вызвала, Лёша приехал к концу рабочего дня. И сразу без всяких проб заключили договор.

    Всё, так Лёшка и начал у нас сниматься. Он был счастлив, что он в такой большой картине. Получается, я в какой-то степени поспособствовала его росту. Хотя и без меня его точно бы заметили и куда-нибудь тоже взяли, потому что невозможно было не заметить. Бывают талантливые дети, но это просто такое чудо, такой самородок чудесный…

    Кадр из к/ф "Гостья из будущего"В самом начале мы снимали вот эту квартиру, где у него были эпизоды с Таней Божок, это вот по-моему были прямо первые съёмочные дни. Потом были проходы этой инопланетянки, красивой девушки. Потом уже в Арбатских переулках снимали Кононова и Невинного, их пробежки, проходы. И в каком-то старом доме там снимали, как Лёшка спускается по лестнице, и Невинный его схватил под мышку и куда-то там потащил. Вот это было начало съёмочного периода, который я застала.

    Это был уже где-то конец мая. Наверное, и уроки уже заканчивались. И что-то как-то я помню, сидит Лёша на площадке, грустный какой-то. И когда съёмки уже закончились, он сел со всеми в студийный автобус и поехал. Мы снимали в центре (как раз вот этот старый дом, где он за мячиком спускается), а жил он на Болотниковской улице, это в районе Варшавки. Я думала, он выйдет на ВДНХ, а он доезжает с нами до студии. И я ему говорю: «Лёш, ты чего такой хмурый?» А он мне говорит: «Я сегодня на скамейке в парке ночевал.» Я говорю: «Ты чего, правда что ли?» А он говорит: «Да, меня родители домой не пустили.» Я говорю: «А почему они тебя не пустили-то?» Ну он так не стал ничего говорить.

    И вот он доехал с нами до студии, а я ему говорю: «А чего ты не вышел у метро?» А он говорит: «Да я не знаю, куда мне идти.» Короче говоря, взяла я его, приехали мы ко мне домой. Муж, конечно, не в восторге был, но в общем понял.

    Оставили его ночевать. Он очень стеснялся, смущался, ему было всё неудобно. Ну ничего, поели, и он спать лёг на диванчике в другой комнате. А на следующее утро встали и на работу на студию вместе поехали, съёмки были.

    А там наш второй режиссёр Ольга Александровна так на меня орала: «Ты что, с ума сошла? Мне его родители звонили, его искали, не знали, где он! Мне и в голову не пришло, что ты его забрала! Зачем тебе это надо?» Ну отчасти она была права, конечно… Но я тоже что же, не на улице же его оставить!

    Она мне тогда рассказала, что у него сложная ситуация в семье. Подробностей я не знаю, контакт с ними держала Ольга Александровна.

    Но вид у Лёшки был всегда такой… одинокий, это было видно. Он вот такой ребёнок был… любил где-нибудь на площадке просто подойти, сесть рядом, как бы притулиться…

    Я сама росла без родителей, и я очень хорошо его понимала. На «Ералаше» я это как-то ещё не очень замечала, но когда он уже был на «Гостье», вот этот вот побитый собачонок глядел из этих глаз на полную катушку. Какая-то внутренняя боль... Но он никогда не говорил ничего, не жаловался, ничего не просил, никого не стал бы напрягать своими бедами.

    Я не помню, чтобы мы вот разговаривали о чём-то, обсуждали что-то. В памяти только всплывает вот такая картинка: я сижу что-то там делаю, и он рядышком, плечом к плечу. Всегда задумчивый, никакого эпатажа. И вообще такое ощущение, что раскрыться мог только на сцене. То есть приняв на себя какую-то роль, только под маской какого-то героя он мог быть самим собой...

Илья Наумов и Алёша Фомкин

    Наверное, единственная была его отдушина – это когда он вот занимался в этой театральной студии, в которой его нашли, и в кино, которое ему выпало.

    Арсенов вообще их обожал: и Фомкина, и второго этого мальчика, который Илья Наумов. Фомкина он называл Аль Пачино, а Илью - Марлон Брандо. Мы тогда ещё не смотрели никакого «Крёстного отца», и для нас эти имена вообще ничего не говорили.

    Я на «Гостье» проработала недолго. Через полтора месяца я заболела и на студию вернулась гораздо позже и уже, конечно, не в эту картину. А через год вообще окончательно ушла по состоянию здоровья.

    Потом я Лёшу встретила в метро, это было, наверное, начало 90-х годов. Он был выше меня ростом. У меня рост почти 176, он был явно выше, взрослый, огрубевший. Он был не один, с тремя молодыми людьми. И было явно, что вот он среди них главный. Он так шёл немножко впереди, они немножко позади.

    И так мы с ним приобнялись, он как-то уткнулся, и я его приобняла.. Он худенький, высокенький такой, прыщавенький. И я говорю: «Лёшка, ну как ты?» И у него вдруг взгляд как в детстве стал: вот как у щенка, который сидит около магазина и на всех смотрит проходящих… И он мне говорит: «Всё хорошо». И я поняла, что если бы он был один, он бы может быть чего-нибудь больше сказал. Но при них плакаться, конечно, не мог себе позволить. Они стояли такие, вызывающие. Что-то сказал про то, что работает.

    Мария Пырьева на съёмках "Ералаша"Если бы был один, может мы бы как-то по-другому поговорили. Но он был с ребятами, и при них он бы жаловаться не стал, ничего не сказал. Может конечно глупость моя, но тоже не хотелось прямо лезть к нему... Но можно было телефонами обменяться, что-то ещё… Но вот не додумалась тогда, не всегда ведь обращаем внимания на какие-то вещи.

    Вот столько лет прошло, до сих пор помню, как-то тепло мы тогда обнялись...

    Трагическая, конечно, история. Очень жалко, ужасно жалко.

    Я почему ещё так к Лёшке относилась, потому что я очень хорошо знала, что это такое, когда ты никому не нужен. У меня родители умерли, и я осталась с бабушкой, которая меня и растила. И вот это ощущение собственной неприкрытости, ненужности и одиночества детского, оно мне было знакомо, и я это очень хорошо чувствовала. Но сделать я что могла? Не знаю...

    Я часто его вспоминаю, и какое-то чувство вины у меня осталось.